Неточные совпадения
Войдя в маленький кабинет Кити, хорошенькую, розовенькую, с куколками vieux saxe, [старого саксонского фарфора,] комнатку, такую же молоденькую, розовенькую и веселую, какою была сама Кити еще два месяца тому назад, Долли вспомнила, как убирали они вместе
прошлого года эту комнатку, с каким весельем и
любовью.
— Поставят монументы, — убежденно сказал он. — Не из милосердия, — тогда милосердию не будет места, потому что не будет наших накожных страданий, — монументы поставят из
любви к необыкновенной красоте правды
прошлого; ее поймут и оценят, эту красоту…
Потом этот дьявол заражает человека болезненными пороками, а истерзав его, долго держит в позоре старости, все еще не угашая в нем жажду
любви, не лишая памяти о
прошлом, об искорках счастья, на минуты, обманно сверкавших пред ним, не позволяя забыть о пережитом горе, мучая завистью к радостям юных.
Она бы потосковала еще о своей неудавшейся
любви, оплакала бы прошедшее, похоронила бы в душе память о нем, потом… потом, может быть, нашла бы «приличную партию», каких много, и была бы хорошей, умной, заботливой женой и матерью, а
прошлое сочла бы девической мечтой и не прожила, а протерпела бы жизнь. Ведь все так делают!
Ведь это значит, что вы принадлежите не
прошлому, не
любви, что вы свободны…
И теперь она ему нравилась, очень нравилась, но чего-то уже недоставало в ней, или что-то было лишнее, — он и сам не мог бы сказать, что именно, но что-то уже мешало ему чувствовать, как прежде. Ему не нравилась ее бледность, новое выражение, слабая улыбка, голос, а немного погодя уже не нравилось платье, кресло, в котором она сидела, не нравилось что-то в
прошлом, когда он едва не женился на ней. Он вспомнил о своей
любви, о мечтах и надеждах, которые волновали его четыре года назад, — и ему стало неловко.
Обращение к элементарному органическому
прошлому, идеализация его, боязнь страдальческого развития есть малодушие и
любовь к покою, леность духа.
Не очень часто вспоминает Вера Павловна
прошлое своей нынешней
любви; да, в настоящем так много жизни, что остается мало времени для воспоминаний.
Живо помню я старушку мать в ее темном капоте и белом чепце; худое бледное лицо ее было покрыто морщинами, она казалась с виду гораздо старше, чем была; одни глаза несколько отстали, в них было видно столько кротости,
любви, заботы и столько
прошлых слез. Она была влюблена в своих детей, она была ими богата, знатна, молода… она читала и перечитывала нам их письма, она с таким свято-глубоким чувством говорила о них своим слабым голосом, который иногда изменялся и дрожал от удержанных слез.
Любовь Андреевна(глядит в окно на сад). О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеется от радости.) Весь, весь белый! О сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое
прошлое!
Под конец жизни, разочаровавшись в возможности в России органической цветущей культуры, отчасти под влиянием Вл. Соловьева, К. Леонтьев даже проектировал что-то вроде монархического социализма и стоял за социальные реформы и за решение рабочего вопроса, не столько из
любви к справедливости и желания осуществить правду, сколько из желания сохранить хоть что-нибудь из красоты
прошлого.
Амальхен тоже засмеялась, презрительно сморщив свой длинный нос. В самом деле, не смешно ли рассчитывать на место главного управляющего всем этим свиньям, когда оно должно принадлежать именно Николаю Карлычу! Она с
любовью посмотрела на статную, плечистую фигуру мужа и кстати припомнила, что еще в
прошлом году он убил собственноручно медведя. У такого человека разве могли быть соперники?
На улицах быстро темнело. По шоссе бегали с визгом еврейские ребятишки. Где-то на завалинках у ворот, у калиток, в садах звенел женский смех, звенел непрерывно и возбужденно, с какой-то горячей, животной, радостной дрожью, как звенит он только ранней весной. И вместе с тихой, задумчивой грустью в душе Ромашова рождались странные, смутные воспоминания и сожаления о никогда не бывшем счастье и о
прошлых, еще более прекрасных вёснах, а в сердце шевелилось неясное и сладкое предчувствие грядущей
любви…
И вот теперь, скованный недугом, он видит перед собой призраки
прошлого. Все, что наполняло его жизнь, представляется ему сновидением. Что такое свобода — без участия в благах жизни? Что такое развитие — без ясно намеченной конечной цели? Что такое Справедливость, лишенная огня самоотверженности и
любви?
Минутами, когда он успевал забыть
прошлое, он верил в возможность счастья, в Юлию и в ее
любовь.
Они держатся на своих постах у погоста отживших истин мертвою силою воспоминаний о
прошлом и своей болезненной
любовью к страданию, угнетению, но, если отнять у них возможность страдания, они, опустошенные, исчезают, как облака в свежий ветреный день.
Я только хотел сказать тебе, что из всего этого мертвого
прошлого, изо всех этих — в дым и прах обратившихся — начинаний и надежд осталось одно живое, несокрушимое: моя
любовь к тебе.
Войницкий. Сейчас пройдет дождь, и все в природе освежится и легко вздохнет. Одного только меня не освежит гроза. Днем и ночью, точно домовой, душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно.
Прошлого нет, оно глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости. Вот вам моя жизнь и моя
любовь: куда мне их девать, что мне с ними делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам я гибну.
Я сама ненавижу и презираю свое
прошлое, и Орлова, и свою
любовь…
Действительно, все городские барышни
любви не заслуживают, и Ольга Иванова, о которой я вам писал, на
прошлой неделе уже вышла замуж за нашего полицеймейстера и на третий день прислала нам на весь класс сладких пирожков, но я их есть не стал и отдал свою долю товарищам.
Но он с безмолвным сожаленьем
На деву страстную взирал
И, полный тяжким размышленьем,
Словам
любви ее внимал.
Он забывался. В нем теснились
Воспоминанья
прошлых дней,
И даже слезы из очей
Однажды градом покатились.
Лежала в сердце, как свинец,
Тоска
любви без упованья.
Пред юной девой наконец
Он излиял свои страданья...
«Да что же это? Вот я и опять понимаю!» — думает в восторге Саша и с легкостью, подобной чуду возрождения или смерти, сдвигает вдавившиеся тяжести, переоценивает и
прошлое, и душу свою, вдруг убедительно чувствует несходство свое с матерью и роковую близость к отцу. Но не пугается и не жалеет, а в радости и
любви к проклятому еще увеличивает сходство: круглит выпуклые, отяжелевшие глаза, пронзает ими безжалостно и гордо, дышит ровнее и глубже. И кричит атамански...
С того самого дня, как было возвращено Жене Эгмонт нераспечатанным ее письмо и дан был неподозревавшей матери последний прощальный поцелуй, Саша как бы закрыл душу для всех образов
прошлого, монашески отрекся от
любви и близких.
Несогласимое согласно,
С грядущим
прошлое слито,
Совместно творчество с покоем,
С невозмутимостью
любовь,
И возникают вечным строем
Ее созданья вновь и вновь.
— Нет, я неправду говорил, что не жалею
прошлого; нет, я жалею, я плачу о той прошедшей
любви, которой уж нет и не может быть больше. Кто виноват в этом? не знаю. Осталась
любовь, но не та, осталось ее место, но она вся выболела, нет уж в ней силы и сочности, остались воспоминания и благодарность, но…
— Что Дымов? Почему Дымов? Какое мне дело до Дымова? Волга, луна, красота, моя
любовь, мой восторг, а никакого нет Дымова… Ах, я ничего не знаю… Не нужно мне
прошлого, мне дайте одно мгновение… один миг!
Гуров, глядя на нее теперь, думал: «Каких только не бывает в жизни встреч!» От
прошлого у него сохранилось воспоминание о беззаботных, добродушных женщинах, веселых от
любви, благодарных ему за счастье, хотя бы очень короткое; и о таких, — как, например, его жена, — которые любили без искренности, с излишними разговорами, манерно, с истерией, с таким выражением, как будто то была не
любовь, не страсть, а что-то более значительное; и о таких двух-трех, очень красивых, холодных, у которых вдруг промелькало на лице хищное выражение, упрямое желание взять, выхватить у жизни больше, чем она может дать, и это были не первой молодости, капризные, не рассуждающие, властные, не умные женщины, и когда Гуров охладевал к ним, то красота их возбуждала в нем ненависть и кружева на их белье казались ему тогда похожими на чешую.
Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем
прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их
любовь изменила их обоих.
После этого смотра
прошлому в душе Орловой родилось странное чувство к мужу, — она всё так же любила его, как и раньше, — слепой
любовью самки, но ей стало казаться, как будто Григорий — должник её. Порой она, говоря с ним, принимала тон покровительственный, ибо он часто возбуждал в ней жалость своими беспокойными речами. Но всё-таки иногда её охватывало сомнение в возможности тихой и мирной жизни с мужем, хотя она верила, что Григорий остепенится и погаснет в нём его тоска.
Но… но, мой милый друг… (постепенно и рыдания усиливаются и оттого голос все громче) мне быть нам сильнее своей судьбы, не переменить мне своего
прошлого… не быть мне достойною вас… не переменить и вам своего
прошлого, не разучиться всему хорошему, чему научились вы… не унизить вам себя до того, чтобы не постыдиться своей
любви к дуре… (это уже почти крики) безграмотной, с подлыми привычка…
Завтра — гость неверный!
прошлый гость — вчера!
На
любовь и радость нам одна пора!
Эта Титания, очевидно, уже не придавала никакого значения миниатюрам
прошлых увлечений, которые померкли в лучах озарившего ее великого Солнца
Любви, светящего в вечность…
Так она и жила, «отряхнувшись», и не хотела жить иначе, и, несмотря на все ее «порядочное болото в
прошлом», личность ее стала казаться светлою и получила такую привлекательность, что к ней широко запылала
любовь во множестве сердец.
Дуня с восторгом и преданностью глядит в лицо Наташи. Она никогда не говорит ей о своей
любви, как Феничка и другие. Ей дико это и стыдно. Но когда Дуня ходит, обнявшись, в короткие минуты досуга между часами занятий с Наташей по зале или слушает ее пленительные рассказы из ее, Наташиного,
прошлого житья, сама Наташа кажется бедной маленькой Дуне какой-то сказочной волшебной феей, залетевшей сюда случайно в этот скучный и суровый приют.
Эстетизм в политике интересуется не столько справедливостью и свободой, сколько эмоциональными состояниями, которые вызываются или идеализированным
прошлым, или идеализированным будущим, остротой противоположений; он связан с взвинченным переживанием ненависти или
любви.
Все, что делает человек из страха ада, а не из
любви к Богу и к совершенной жизни, лишено всякого религиозного значения, хотя в
прошлом этот мотив был наиболее использован для религиозной жизни.
Войницкий. Сейчас пройдет дождь, и все в природе освежится и легко вздохнет. Одного только меня не освежит гроза. Днем и ночью, точно домовой, душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно.
Прошлого нет, оно глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости. Вот вам моя жизнь и
любовь: куда мне их девать, что мне из них делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам я гибну…
Я знаю: то, что я здесь пишу, избито и старо; мне бы самому в другое время показалось это фальшивым и фразистым. Но почему теперь в этих избитых фразах чувствуется мне столько тяжелой правды, почему так жалко-ничтожною кажется мне моя
прошлая жизнь, моя деятельность и
любовь? Я перечитывал дневник: жалобы на себя, на время, на все… этим жалобам не было бы места, если бы я тогда видел и чувствовал то, что так ярко и так больно бьет мне теперь в глаза.
Вдали смолкло, и опять по тихой улице поплыли широкие, царственные звуки. Лицо у Варвары Васильевны стало молодое и прекрасное, глаза светились. И Токарев почувствовал — это не музыка приковала ее. В этой музыке он, Токарев, из далекого
прошлого говорил ей о
любви и счастье, ее душа тянулась к нему, и его сердце горячо билось в ответ. Музыка прекратилась. Варвара Васильевна быстро двинулась дальше.
Он пел о недавнем
прошлом, о могучем черном орле, побежденном белыми соколами, о кровавых войнах и грозных подвигах лихих джигитов… Мне казалось, что я слышала и вой пушек и ружейные выстрелы в сильных звуках чиунгури… Потом эти звуки заговорили иное… Струны запели о белом пленнике и
любви к нему джигитской девушки. Тут была целая поэма с соловьиными трелями и розовым ароматом…
И вспомнилось ему, как он тосковал по родине, как слепая нищая каждый день у него под окном пела о
любви я играла на гитаре, и он, слушая ее, почему-то всякий раз думал о
прошлом.
Только
любовь обращает человека к будущему, освобождает от тяжелой скованности
прошлым и является источником творчества новой, лучшей жизни.
Достаточно ей было побыть в покоях полчаса, как ей начинало казаться, что она тоже робка и скромна, что и от нее пахнет кипарисом;
прошлое уходило куда-то в даль, теряло свою цену, и княгиня начинала думать, что, несмотря на свои 29 лет, она очень похожа на старого архимандрита и так же, как он, рождена не для богатства, не для земного величия и
любви, а для жизни тихой, скрытой от мира, сумеречной, как покои…
Мамаев. Быть так. Спрашивает меня набольший-то: «У тебя дочка барышня?» А голос-то у него так в душу теплою струею и льется. — Зовут ее барышней, ваше превосходительство, а доля у ней хуже крестьянской. «Любит ли она Резинкина? будет ли с ним счастлива?» — спрашивает меня. — Души друг в друге не чают; а где
любовь, там и счастье, — говорю я. Знаешь, Груня, вспомнил
прошлые золотые деньки мои с покойной твоей матерью. — Тут он повел речь к ней (указав на Резинкину); говори, сватья!
Нельзя было бы сказать, что она не любила Шатова, но это была какая-то
любовь прошлого — жила же она страстью настоящего.
Скоро мысли его приняли течение более правильное: он припоминал себе и страхи, и смешное, отвратительное гаерство
прошлой ночи, и жену свою, с ее
любовью, с ее нежными ласками, с ее заботливостью о нем и о доме, с ее детскою игривостью…
Он не перенесет его! Он, доверившийся ей, не хотевший выслушать уже срывавшегося с ее губ признания, подумавший, что услышит исповедь падшей девушки,
прошлое которой он мог исправить всепрощающим чувством
любви, он не допускал и не допускает, вероятно, и мысли, что его жена… самозванка, преступница.
После уверений моих, после доказательств страстной
любви и клятвы она должна была не раскрывать
прошлого, не дотрогиваться до этой опасной струны.
Он думал, припоминая подробности свиданья с Натальей Федоровной в
прошлом году на Васильевском острове, что она все-таки любит его, что только как неисправимая идеалистка — он так дорожил именно этим ее качеством — приносит его в жертву
любви к своему другу Кате Бахметьевой.
— Но разве вы не прнимаете, что это мне мало, я хочу возвращения вашей
любви, возвращения
прошлого… Вы обещали мне.